С природою искусство сочетав, Прекрасны вы, задумчивые парки: Мне мил ковер густых, хранимых трав И зыбкие аллей прохладных арки, Где слаще мир мечтательных забав, Где тень мягка и где лучи не ярки,
Где веет всё давно забытым сном И шепчутся деревья о былом.
Сад, как вино, — чем старше, тем милей, Тем больше в нем игры и аромата. Особенно он дорог для очей, Когда искусство несколько помято Завистливым соперником людей — Природою, которая богата
Неряшеством и чудесной красотой, И гордостью, доступной ей одной!
Таких садов близ царственной Невы Довольно есть. Сады увеселений — Кумирни мелкой прессы и молвы — Затмили их… Так фокусника гений Свет разума и мудрость головы Тмит мудростью лукавою движений.
Но славу тех резвящихся садов Переживут сады больших дворцов.
Меланхоличен Царскосельский сад, И тем милей мечтателям угрюмым. Он вас чарует прелестью баллад, Приветствует спокойно-важным шумом, В нем вечером люблю встречать закат, Предавшися своим певучим думам. Войдемте же в него мы. Много в нем И выходов и входов есть кругом.
Ведущие в ласкающую даль, Как хороши тенистые аллеи!
Там, что ни шаг, то будят в вас печаль Угасших лет невинные затеи. То пруд блеснет, прозрачный как хрусталь, То статуя Амура иль Психеи На вас глядит, кокетливо грустя, — Столетнее бездушное дитя! А там, в тени благоуханных лип, Стена и вал искусственной руины,
Где бледный мох и толстогубый гриб Уже взросли для полноты картины.
Мы нечто там еще встречать могли б, Когда бы страж таинственной долины, Ютящийся в развалине с семьей, Не наблюдал за скромной чистотой. А дальше ряд душистых цветников, Подстриженных акаций изгородки, И мостики над зеркалом прудов, А на прудах — и лебеди, и лодки,
И в сумраке задумчивых кустов Печальный лик склонившейся красотки.
Она грустит над звонкою струей, Разбив кувшин, кувшин заветный свой. Она грустит безмолвно много лет. Из черепка звенит родник смиренный, И скорбь ее воспел давно поэт, И скрылся он, наш гений вдохновенный, Другим певцам оставив бренный свет. А из кувшина струйка влаги пенной
По-прежнему бежит не торопясь, Храня с былым таинственную связь.
О, время, время! Вечность родила Тебя из мглы бесчувственного лона. Ты вдаль летишь, как легкая стрела, И все разишь: чужда тебе препона! Давно ли здесь кипела и цвела Иная жизнь? У женственного трона
Писатели, министры и князья Теснилися, как важная семья.
То был рассвет и вкуса, и ума. От Запада текло к нам просвещение, Императрица, мудрая сама, Устав от дел, искала вдохновенья: И роскошь мод, как сладкая чума, Объяла всех восторгом увлеченья,
И жизнь текла, как шумный карнавал, И при дворе блистал за балом бал.
И снится мне, что ожил старый сад, Помолодели статуи в нем даже. У входов стройно вытянулись в ряд Затейливых фасонов экипажи; В аллеях томных вкрадчиво шумят… Мелькают фижмы, локоны, плюмажи,
И каламбур французский заключен В медлительный и вежливый поклон.
Огни сверкают факелов ночных, Дрожащий свет скользит в кустарник тощий, Меж гордых жен в нарядах дорогих, Украсивших искусственные рощи, Подобного рою бабочек цветных, — Одна скромней, приветней всех и проще,
И белое, высокое чело Ее, как день безоблачный, светло.
Года прошли… Погибли все давно Под легкою секирою Сатурна. Всем поровну забвение дано, Но не у всех промчалася жизнь бурно, Не каждым все земное свершено, Не каждого оплакивалась урна, И люди вновь родились, чтоб опять Злословить, петь, влюбляться и страдать.
Да, жизнь — вечна, хоть бродит смерть кругом! Не знает мир, состарившись, утраты…
На рубище природы роковом Мы — новые, непрочные заплаты. В нас даже пятница, старые притом: Из лоскутков отброшенных мы взяты. Ах, экономна мудрость бытия: Всё новое в ней шьется из старья! И снится сон другой душе моей:
Mнe чудится — во мгле аллей старинных, На радостном рассвете юных дней Один, весной, при кликах лебединых, Мечтатель бродит… Блеск его очей Из-под бровей, густых и соболиных, Загар лица, курчавый пух ланит… Всё в нем луше так много говорит!
Рассеянно к скамье подходит он, С улыбкою он книгу раскрывает, Задумчивостью краткой омрачен, Недолго он внимательно читает… Из рук упал раскрытый Цицерон… Поэт поник, и что-то напевает.
И вот, смеясь, набросил на листе Послушный станс невинной красоте.
Святая тень великого певца! Простишь ли мне обманчивые грезы? Уж ты погиб, до горького конца Сокрыв в груди отчаянье и слезы. Но — вечен луч нетленного венца Во тьме глухой житейских дум и прозы,
И славные могилы на земле, Как звезды в небе, светят нам во мгле.
Счастливые! Их сон невозмутим! Они ушли от суетного мира,